Архангельская епархия

О «спросе» на филологов, болонском процессе, кризисе культуры и новых богах общества потребления мы беседуем с доктором филологических наук, профессором кафедры литературы Северного (Арктического) федерального университета Еленой Галимовой.
- Елена Шамильевна, на днях новый министр образования Дмитрий Ливанов в эфире радио «Эхо Москвы» заявил, что сокращения бюджетных мест в вузах не будет. А как выглядит ситуация на местах, что ожидает наш институт?
В этом году у нас председатель выпускной комиссии из Мурманска. Там сначала сказали, что приема филологов-бакалавров не будет вообще. Университет написал соответствующую просьбу, им выделили десять мест. Нам оставили двенадцать. А в магистратуре, если цифра не изменится, на четыре направления тоже десять человек. То есть преподавателей у нас скоро будет больше, чем студентов.
- А в предыдущие годы?
Еще лет семь назад выпуск был 75 человек, наш большой актовый зал был занят полностью. Поток уменьшается с каждым годом, причем в геометрической прогрессии.
Уже довольно давно было опубликовано распоряжение, подписанное Медведевым, о сокращении подготовки специалистов по гуманитарным направлениям. Эта тенденция сохраняется. Может быть, министр имеет в виду общее количество бюджетных мест, может быть, больше выделяют на негуманитарные специальности, этого я не знаю.

Как продаются выпускники?

У С(А)ФУ есть договор со Сколково. Когда к нам приезжал их представитель, у нас, филологов, он все время спрашивал: «Какой продукт? Как ваши выпускники могут продаваться?» Другими словами, но смысл такой. А я пыталась объяснить, что цель образования – личность, что мы выпускаем, в общем-то, не только очень образованных людей, но и богатых культурно. Для нас очень важно дать человеку возможность развиваться – интеллектуально, эстетически, всячески. Духовно, в конце концов. А он вообще не понял, о чем я говорю. Речь идет только о рынке, мы теперь входим в сферу услуг.
- А не оправдано ли это сокращение мест тем, что многие выпускники филфака впоследствии не могут найти работу по специальности?
Здесь все взаимосвязано: уменьшают количество часов русского языка и литературы в школе – значит, нужно меньше литераторов. Но в действительности гуманитарное образование остается востребованным. Наши выпускники работают в многочисленных издательских фирмах, спрос очень большой. В СМИ, кстати, даже охотнее берут филологов.
- Чем журналистов?
Да. В некоторые, во всяком случае. С другой стороны, если смотреть с чисто прагматической точки зрения, филологическое образование, наверное, роскошь…
- Возникает ощущение, что реформирование образования может продолжаться бесконечно. В чем, на Ваш взгляд, логика этого процесса? К чему мы должны прийти в итоге?
Я не знаю. Я могу предполагать, догадываться, но не могу говорить за тех, кто это затеял. На протяжении десятилетий, которые я связана с системой образования, высшего и среднего, единственная логика, которая во всем этом видна, – это разрушение. И это не ретроградный взгляд, а реальность. Об этом говорят и молодые коллеги, и школьные учителя.
Что касается образования в целом, то мы знаем не понаслышке, от тех, кто сам бывает за рубежом, что и у выпускников Сорбонны сегодня довольно низкий уровень, по многим специальностям. Даже в знаменитых английских университетах, в Оксфорде и Кембридже, уже совсем не то, что было 50 лет назад. Возникает ощущение, что это закономерное явление в глобализованном обществе потребления. Трудно сказать, что первично, а что вторично. И я даже не думаю, что возможны изменения.

«Полувысшее образование»

- Одна из самых заметных и обсуждаемых реформ высшей школы – участие в так называемом болонском процессе. У многих специалистов болонская система вызвала резкую критику, но тем, кто не связан со сферой образования, она не всегда понятна. Чем обоснован этот протест?
Время подготовки выпускника уменьшается на год. Специалиста мы готовим пять лет, бакалавра – всего четыре, соответственно, все программы нужно сократить. Можно себе представить, какой объем знаний в результате теряется. Причем мы не может прессовать программу, не можем ставить больше часов – есть нормы охраны труда. Получается, скажем так, «полувысшее» образование – бакалавриат. Такое, которое пока еще можно получить на бюджетной основе – а сейчас ставится вопрос о том, что в перспективе все высшее образование станет платным.
Кроме того, предполагается, что бакалавр-филолог может поступать в магистратуру на целый ряд специальностей: культурология, история и так далее. То есть с одними базовыми знаниями выпускник идет в магистратуру, где требуются совсем другие. У нас уже есть такие случаи. Когда к нам поступают выпускники культурологии, я не знаю, что с ними делать. Как филологи они ничего не умеют.
Это одна проблема. А другая – как я сказала, на четыре специальности десять мест. Сколько наших бакалавров сможет поступить? Один-два, а остальные, пожалуйста, платно. И если ты хочешь учиться дальше…
- То должен работать?
Да, и это хуже. Магистрантам-бюджетникам платят стипендию, но очень небольшую, и они тоже вынуждены устраиваться на работу, а мы – заниматься с ними по субботам или после шести вечера. Рабочий день у меня начинается полдевятого, а вечером я снова до девяти-десяти занимаюсь с двумя магистрантами.
Я не говорю, что эта система совсем плоха, наверное, мы как-то ее облагородим, адаптируем и сможем в ней работать. Но раньше было проще: за пять лет человек получал специальность, профессию, а если у него были научные способности, шел в аспирантуру. Зачем нужна эта промежуточная ступень?..
Мы в свое время тоже протестовали, писали обращения разной степени публичности, в разные инстанции, вплоть до высших, но нас никто не услышал. Те, кто не хотел вникать в проблему, считали, что мы просто пугаем. А те, кто принимал это решение… наверное, понимал, что делал.
- В качестве главного аргумента обычно указывают на интеграцию европейского образования…
Наши дипломы были слишком хороши. Знающие люди говорят, что в Советском Союзе была лучшая система образования и лучшие специалисты. А то, что наши дипломы не конвертировались, – это скорее политический вопрос.
Лет 10-15 назад к нам приезжал своеобразный студент, «вечный студент», который ездил по разным городам Европы и был вольнослушателем в разных университетах. Я даже не помню, кем был он сам, немцем, кажется. Он сказал, что нигде не видел такого уровня преподавания зарубежной литературы. Той литературы, которая для нас является зарубежной! Это была непредвзятая оценка. Естественно, он здесь задержался и тем более с восторгом слушал русскую литературу. И это в провинциальном вузе.
А теперь – ну, будут признаваться эти дипломы, ну и что? Наверное, министр изложил бы это как-то по-другому, были бы доводы в пользу этой системы. Я их не вижу.

Новые стандарты и новые боги

- Многие сегодня жалуются, что школа перестала воспитывать. А должен ли их выполнять воспитательные функции вуз? Каким образом?
Только личностью преподавателя. Это тоже часть государственной политики: всякое вмешательство в частную жизнь студента (да и школьника) считается недопустимым. Сейчас даже школьные уставы переписывают, убирают слова «должен», «обязан», вместо них пишут «рекомендуется» или что-то подобное. Тем более нельзя учителю или преподавателю навязывать свое мировоззрение. Но если человек им обладает, оно, естественно, будет проявляться. И взгляды, и манера поведения, и отношение к людям…
Только личность. Вообще-то, всегда так происходило, вот почему это страшно ответственная работа.
- Даже если какая-то воспитательная деятельность декларируется, встает вопрос – что воспитывать, что должно получиться в результате. Это проблема и вуза, и школы…
Это проблема общества. Так называемая толерантность – новый бог, новый кумир. Чтобы ввести единые ценностные ориентиры и в их рамках работать, нужна частная школа и частный вуз. Например, в Москве в школах с этнокультурным еврейским компонентом очень строгая система воспитания.

«У меня давно возникло ощущение, что апокалипсис в разгаре»

- Современная культура находится в кризисе – с этим сегодня мало кто спорит. Как вы оцениваете эту ситуацию? Возможен ли выход из кризиса?
Культура передается только от поколения к поколению. Сегодня эта ниточка еще тянется. Даже по своим выпускникам мы это видим – есть те, кто воспринимает традицию и несет ее дальше. Ручеек все тоньше и тоньше, но пока традиция не пресеклась, сохраняется необходимость культурного роста, насыщения.
Но – ценности сейчас совсем другие. Наш лингвист нашла термин «медиазомби» - люди, ставшие жертвой рекламного образа жизни, которые не видят, где реальность, а где виртуальная реальность, и даже не осознают, что они зазомбированы.
Еще одна проблема – разобщенность. Каждый ищет свой путь спасения. Даже в Церкви сейчас сложно, даже в одной общине – уж совсем, казалось бы, семья, и то бывают раздоры, а между разными храмами… «У нас-то батюшка хороший, а вот в соседнем – там незнамо кто». А на более высоком уровне? Даже в Православной Церкви мы не чувствуем своего единства, не чувствуем, что мы братья и сестры. Говорим, а ощутить чужую боль или чужую радость как свою на самом деле – это очень сложно.
В обществе - тем более всеобщая атомарность, отдельность, люди как в кокон одеваются. Кто ищет спасения, какого-то смысла в семье, кто уходит в работу. Кто просто живет, потребляя. Сплотить людей очень трудно, причем на любой мировоззренческой основе. Вот это страшно.
Я не хочу, чтобы это звучало пессимистически, но у меня давно возникло ощущение, что апокалипсис в разгаре. Конец света длится минуты, пока читают шестопсалмие, но кто знает, сколько это будет в историческом времени. Уже чувствуется грядущее эсхатологическое состояние мира. Вы же видите, как катастрофически уменьшается количество праведников, нормальный человек уже кажется чем-то исключительным.
Это не пессимизм: слоган «Русского радио» «Все будет хорошо» - это тоже своего рода зомбирование. «Ты ничего не делай, все само по себе будет хорошо…» И душу спасать не надо, зачем?
А мне кажется, наоборот, нам одно остается - свое дело с Божией помощью делать. Работы у каждого не меряно. Спасайся и спасайся! Молодые иной раз задают вопрос: «Зачем делать, если все равно ничего не изменишь? Бессмысленно, ведь ни духовную, ни культурную ситуацию не переломить». А душу свою спасать? Ведь у нас спросят – что ты делал. Причем не внутри себя – сел и начинаешь колупаться, а как ты противостоял этому злу? Делай, пытайся, карабкайся из последних сил. Это и спасает от уныния.

Беседовала Ирина Козьмина