Архангельская епархия

Служба закончилась, народ почти весь разошелся, и только старушка, смотревшая за свечами у подсвечника перед кануном, да молодой человек, совершенно нецерковного вида, чего-то ждали. Наконец боковая дверь отворилась, из нее показался молодой, высокий священник. Поправляя воротник зимней рясы, он спустился с солеи и подошел к ожидавшим.

- Батюшка! Наконец-то! – старушка бросилась к священнику, складывая под благословение руки.

- Что, Варвара? – произнес священник со вздохом. Великопостные службы давались тяжело. Ноги болели, живот подводило от голода. Матушка уехала к болящей сестре, а готовить самому времени не хватало. Батюшка тяжело опустился на скамью. – Ну, Варвара, рассказывай!

- Да, вот, батюшка, сыночек мой поговорить хочет.

Молодой человек смущенно потер переносицу. Батюшка… Слово это не ложилось на язык, слишком молод был священник. Да и видно было, что он устал, не до них. Парень с тоской глянул на дверь. С чего он решил, что здесь найдет ответы на все вопросы? Однако батюшка с ожиданием смотрел на него, надо было что-то говорить.

- Ну, что ты? Давай! – мать подтолкнула его в бок.

- Да, я… батюшка, - парень все-таки решился. – Понимаете, не могу я увязать современную жизнь, свою жизнь с теми заповедями, на которые Православие опирается. Что Бог есть, я понимаю. Верую. Но все эти – не укради, не прелюбодействуй… Я тут у матери книжку прочитал, про грехи. Так получается, все – грех. Часть налогов скрыл – грех, взятку дал – грех, с женщиной живешь – блуд, если она аборт сделала – вообще убийство. Так я не понимаю, как в современном мире-то жить? Вот бизнес у меня, так там без взяток, без «крыши», без обмана по налогам прожить невозможно. Так что, все бросать? И куда идти? На паперть?

- Тише, тише, - священник слегка улыбнулся. – Не кипятись. Никто тебя на паперть не посылает.

- А еще я курю, в рестораны с компаньонами езжу – хоть пост, хоть не пост… Так мне, получается, только в ад? А вера, Рай – это только для неудачников?

- Тут, понимаешь, в чем вопрос… Заповеди эти для чего нужны?

Молодой человек пожал плечами.

- Не знаю. Я вообще не понимаю, какая Богу разница, курю я, например, или нет.

- Видишь ли, человек свободен делать то, что желает. Но то, что он выбирает, формирует его душу. Каждый грех вызывает у души все большую зависимость. Взять хоть курение, хоть блуд – чем больше втягиваешься, тем больше хочется. А удовлетворения, насыщения не наступает. Похоже на наркоманию, правда?

- Ну, не знаю.

- И вот для каждого человека наступает момент умирания. Душа выходит из тела, но все ее желания, стремления, страсти остаются при ней. Ей бы в Царствие Небесное, ко Христу. После смерти она уже все понимает и атеизмом не страдает. Но тут-то и выясняется, что не может она в Царствие, да и не хочет. Вниз ее тянет, к тому, чем всю жизнь жила. Слышал выражение: «И рад бы в Рай, да грехи не пускают»? Так и есть. Не Бог человека в Рай не пускает и даже не бесы, сам человек душу свою так сформировал. Ну а бесы помогли, конечно.

- Вот как… Ну, и что мне делать? Я, может, и хотел бы, но не могу так сразу жизнь изменить.

- Но ведь что-то ты изменить можешь? Можешь копейку старушке подать, можешь на службу прийти и душу свою хоть по капельке, а молитвой напитать. Перед службой можешь потерпеть, не покурить. Можешь?

- Могу. А смысл? Другие-то грехи останутся.

- Останутся. Пока. Представь себе, душа твоя сейчас, как муха в паутине. Много-много паутинок ее стягивают. Не шелохнуться. А если одну, другую обрезать, третью ослабить, уже и пошевелиться силы появятся. А там и еще одну оборвешь, и еще… Так и высвободишься потихоньку. И Бог поможет. Господь ведь все видит, каждое стремление доброе не пропадет в очах Его. Христос дал нам таинство исповеди, оно сильно паутину ослабляет, а многие нити и вовсе рвет, лишь бы человек сам освободиться хотел. Делай доброе, там, где можешь, кайся в том, что пока держит, так помалу и спасешься. Ну, как? Ответил я на твой вопрос?

- В общем, да. Спасибо вам. Попробую так. И простите, что я некстати, у вас и без меня дел полно, - парень встал, и батюшка поднялся вслед за ним.

- Иди с Богом. А будут вопросы, приходи. Это некстати не бывает. Как звать-то тебя?

- Антон.

- Ну, Бог в помощь, Антон!

Улица встретила метелью. Антон помог матери забраться на переднее сиденье высокогочерного джипа и сел за руль. В салоне почти сразу стало тепло, Варвара расстегнула пальто.

- Уф, жарко. Как поговорили-то?

- Хорошо, - парень думал о чем-то своем.

- Ну и – слава Богу! А я на рынок зашла, вот, носочки тебе купила, - старушка полезла в сумку.

- Да зачем? У меня их девать некуда!

- Нет, ты смотри, какие - хорошие, теплые…

Снег яркими росчерками летел в стекло. Антон слушал болтовню матери и думал о словах священника. Молодой, а, кажется, знает все о жизни… Сбоку мелькнуло что-то темное. Антон уже проехал мимо, но тут же затормозил и сдал назад. Дорога была пуста, а на обочине лежало нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся человеком.

- Ты чего, Антоша? – мать оторвалась от сумки. – С машиной что?

- А? Нет. Все нормально. Подожди, я сейчас, - парень распахнул дверцу и выскочил на дорогу.

Бомжик сладко спал, уютно подложив ладошку под заросшую щетиной щеку. От него крепко пахло перегаром. Полузанесенный снегом, он и не заметил бы, как постепенно перешел бы в мир иной.

- Эй, мужик! – Антон, преодолевая брезгливость, потряс его за плечо и тут же отер пальцы о снег. – Мужик, просыпайся, замерзнешь!

- Э-э! – бомж протянул что-то нечленораздельное.

- Слушай, вставай давай! – Антон чувствовал себя совершенно по-дурацки. Бомж явно не нуждался в помощи, он был вполне доволен своим положением. А что помрет к утру, так это ему было все равно.

- Антоша, что там? – мать высунулась из окошка. – Чего ты возишься? Поехали, к сериалу опоздаю. Ой, да куда ты тащишь-то его?!

Антон вздохнул, решившись, задержал дыхание и подхватил бомжа под руки. Тот слегка посопротивлялся, но потом повис у него на руках.

- Мам, дверь заднюю открой!

- Эй! Да ты что? Ты куда его? В машину, что ли? – мать возмущенно запричитала. – Все же пропахнет! Щас машину всю загадит!

Антон с трудом доволок бомжа до машины и опустил тяжелое, неповоротливое тело в сугроб.

- Он помрет до утра.

- Так и что? Ты теперь всех бомжей спасать будешь? Может, это воля Божия ему сегодня помереть…

- Мам, что ты говоришь? – Антон открыл дверцу и стал запихивать бомжика на сиденье.

- Антоша! Ну, хоть милицию вызови! Пусть его в вытрезвитель заберут.

- Вытрезвители упразднили.

- А нам его куда? И обивку потом в салоне менять, - она сокрушенно покачала головой.

- В больницу отвезу. Он, кажется, пальцы на правой руке отморозил, - Антон наконец пристроил бомжа на заднем сиденье и захлопнул дверцу. - А если не примут, на дачу. Протрезвеет, домой пойдет.

Джип летел по полузаметенной окружной дороге, выхватывая из тьмы высокие ели и густо покрытые снегом кусты. Бомжик сладко сопел на заднем сиденье. В салон залетали через полуоткрытое окно крупные снежинки. Антон сосредоточенно вел машину, а рядом сокрушенно вздыхала мать.

Екатерина Михалева