Архангельская епархия

Во времена господства больших городов все, что остается за их пространством и безостановочной жизнью, кажется почти иллюзорным. Лишь немногие уставшие от комфорта чудаки-эксцентрики и деловитые предприниматели, которых не отпускает малая родина, решаются освоить это забытое измерение под названием «сельская местность». А в нем действительно много диковинного. Там еще живет поколение, которое, если судить по современным критериям, можно назвать «святыми людьми».

У Федора Абрамова есть проникновенный рассказ «Старухи» с портретами-миниатюрами крестьянских женщин. Их жизнь – тяжелый подвижнический труд, а образы их – поэзия. Простые, но незаурядные, одаренные высочайшим талантом – человечностью и чистыми помыслами. «Встаньте, люди! Русская крестьянка идет. С восьмидесятилетним рабочим стажем». Эти образы еще можно повстречать не в книгах, а наяву, и восхититься тем, с каким мудрым терпением и незлобием они рассказывают о своем прошлом.

Русский Север – классика народной жизни, и здесь, в архангельском Заостровье, живет Ульяна Васильевна Бугаева. Живет 92 года, в доме, которому сто лет. Она встречает гостей накрытым столом и звонким, бодрым голосом, с почти артистическими и невероятно искренними интонациями начинает свою повесть. Начинает рассказывать не о себе, но о родительской семье мужа Ивана, которого давно нет на свете, о свекрови, матери-героине, которая, овдовев, осталась с восемью детьми на руках. Старший, Иван, взял на себя ответственность за братьев и сестер как нечто само собой разумеющееся. С неизбывной печалью Ульяна Васильевна жалеет и мужа, и свекровь в ту пору – сколько же им пришлось пострадать!

Ее Иван был способным пареньком, учился в архангельской школе №8.«Он любил вспоминать преподавателей, - рассказывает Ульяна Васильевна. - Литературу и русский язык преподавал бывший генерал казачьей армии, историю — дочь владельца пароходов в Архангельске. Ваня все сказывал, она ученикам говорила, что слушала лекции самого Льва Давыдовича Троцкого. Но учиться дальше муж не стал, не было ходу». Настала пора вместо отца следить за хозяйством.

Тем временем в соседней деревеньке маленькую Ульяну нянчил бывший царский рекрут, родной дядя ее отца —Тимофей. Вспоминая о нем, наша рассказчица словно погружается в тот ушедший быт, и ее речь наполняется многоцветием народных слов, а с лица не сходит добрая улыбка: «Дядя Тимофей был шестым мальчиком в семье, и его забрали в царскую армию за всех шестерых. Он был 1870 года рождения. Прослужил много лет, а вернувшись, жил в нашей семье. Я с ним выросла. У нас конь был Корюха, красавец, дядя его начистит, он век блестит! И поедем на пожню с дядей Тимофеем. Я маленькая еще, куда меня девать-то, он с собой и берет. Вы подумайте, я ведь с куклами не играла, потому что все занята делами была. Дядя Тимофей косит, а я палочкой траву разбиваю, самое многое шесть годов мне. Вот когда мы были приучены к крестьянскому труду. Всегда удивляюсь этому, нам некогда было скучать.

Мало ли когда на коне поедет дядя в "казенку", и я с ним, там он с друзьями повстречается, вина выпьют. Едем обратно, я правлю, Корюха дорогу век знат, а дядя Тимофей песни поет. С тех пор выучила я эти песни. Много знаю русских народных, все это от него и от родителей пришло».

С недолгих моментов отдыха, как с чего-то радующего, но не столь значительного, Ульяна Васильевна вновь переключается на основу основ: «А вот и тата мой пошел на работу восьми годов, на лесокатке зарабатывал. Труд, труд… Все мы век работали. И детей своих потом так воспитывали, все-то они, милые, в работе.

Колхоз, землю мы ни на одну минуту не покинули. Никогда. Помогали государству, чем могли, бескорыстно. Нам было трудно, что вполне естественно. Сколько в колхозах получали заработную плату-то? И задаром год проработают. А эти денежки вкладывались в строительство дорог. Сейчас вы ездите в Заостровье по хорошим дорогам, а все они построены на деньги наших колхозников. Я знаю заостровских людей, я здесь родилась, выросла, отработала. Я помню многих людей, знала их семьи. Я только одно думаю: люди у нас святые. И земли наши колхозные, приусадебные участки, поля — святые. Колхозники со своих приусадебных участков государству сдавали картофель, редьку. Очень хорошо покупали редьку. Она была в цене. Мы растили свои северные семена. Какой-то год сняли редьки со своего участка — во, красавица, сто корзин!» Ульяна Васильевна говорит о выращенной редьке с такой восхищенной ноткой в голосе, будто клад отыскали: это плоды их заботы, их рук. И разве можно не радоваться такому урожаю? Но сейчас обесценилась обычная работа, труд на земле…

Ради него юная Ульяна отказалась от учебы в институте. «После окончания десятилетки случайно, на рынке, где я торговала, увиделись с классной руководительницей Юлией Ивановной Баховкиной, и она сказала завтра же явиться в АЛТИ. Меня приняли. Я имела счастье слушать лекции, сдавать экзамены по высшей математике, по начертательной геометрии, по физике и гуманитарным предметам, — вновь с восхищением в голосе говорит Ульяна Васильевна и показывает зачетную книжку. — Еще военное дело изучали, ведь шел 1943 год, война. Направили нас, 15 девчонок, в госпиталь, который размещался в Архангельске, в 21 школе. Кто в перевязочной помогал, кто в операционной. Очень много было обмороженных, с Карельского фронта. А какие врачи были, удивительно дело! Себя без остатка отдавали. Помню еще, как писала письма домой, которые диктовал молодой человек без рук и без ног. Все это я видела».

Приближалась вторая сессия, и Ульяна сказала маме, что надо готовиться к сдаче экзаменов, но та немало удивилась. «Какая сессия? В колхоз! – повторяет императив мамы Ульяна Васильевна. - Надо парники набивать, а то колхоз останется без рассады, без капусты. Все. Пошла набивать парники. В институте уговаривали остаться, а я одно: надо идти в парники, иначе колхоз останется без рассады. Вот меня спросили однажды, жалела ли я, что не доучились. Не жалела, что жалеть-то? Парники набили, капусту вырастили. Вооот такие кочаны! Урожаи были большие. Нагрузим карбас, и в город на рынок, ведь сообщение раньше было только по воде. Я хорошо владею веслами, хорошо владею рулем. У нас с мужем катерок был, так муж никогда за руль не сядет, только я! (Ульяна Васильевна, произнося это лирическое отступление, даже приосанилась). Хорошо, если волны нет, а если волна — сижу по пояс в воде на скамеечке. Однажды ноги от холода отнялись. Ничего, растерли, а сама- то мокрехонька. Все не расскажешь. Молча легче». И улыбка появляется на устах удивительной женщины. Выразительны ее мимика, движения и речь, столько в ее рассказе разнообразных интонаций – и сострадание, и печаль, и достоинство, и юмор. Образ простой и светлый рождает ощущение подлинного, исконного, чему доверяешь безоговорочно.

«Иду с мамой косить, у мамы девять рук коса, у меня семь, идем вечером по росе косить, по росе косить легко, — напевом рассказывает Ульяна Васильевна. — Утром роса спадат, значит, идем домой. Всю ночь косим. В колхозе ведь скот, надо и корма добывать. Все во время войны делали женщины, сами гребут, сами стогуют. Вот, скажут, могло ли такое быть? А нам приходилось это делать. Было. Все это было».

С мужем, Иваном Александровичем, Ульяна Васильевна встретилась в 1946 году в том самом вековом доме, где мы в гостях. Он, прошедший всю Великую Отечественную войну, только демобилизовался с Северного флота. Дом его семьи стал и ей родным. Здесь отпраздновали свадьбу. Венчались в Сретенской церкви, после Пасхи. «Нас венчал отец Сергий. Был он красивый, благородный, наверное, дворянской семьи, и всегда ходил в священническом одеянии, - рассуждает Ульяна Васильевна и увлекается рассказом о свадебном наряде. - У меня была така фата из марли и цветочки на ней наделаны, ведь умельцы тоже были, туфли красивые, а платье чуть шелкочок».

Иван Александрович отказался от приглашения на хорошую должность в городе и остался в колхозе. «Он ушел, как говорится, с головой в деревню. Мой муж отслужил Заостровью верой и правдой, получил награду "Отличник сельского хозяйства". Сгорел на своих работах: и мелиорация, и колхозная мастерская, — ведь колхоз "Заостровский" слыл богатейшим, механизация была на виду у всей страны, Иван работал главным механиком. Он был эрудированным человеком, политически грамотным, читал философов, богатую библиотеку собрал. От дяди Григория досталось много еще царских изданий. Все в его семье были грамотные, хотя, казалось бы, связаны с землей, простые крестьяне. Он очень любил музеи, неплохо рисовал, понимал музыку, оперу. Вот откуда все это?» Иван Александрович с конца 1950-х годов вел дневники, записывал данные по урожаю, затраты на строительство бани, писал про погоду, но были и такие размышления, которые лучше бы начальству не видеть. В этих амбарных книгах запечатлена деревенская жизнь, какой ее видел русский крестьянин, все четко, до количества корзин с овощами.

«Между прочим, — вносит ремарку Ульяна Васильевна, — тот преподаватель литературы, казачий генерал, пророчил Ивану стать писателем. Но не было спокою никому. Как не копать картошку, конечно, копам, это ведь наш хлеб. Мы и жили от земли. Много картошки сдавали. Были такие годы, когда звонили из больницы: "Иван Александрович, сдай 10 мешков картофеля, нечем заправлять супы". Но там ведь только по государственной цене могут закупить картофель. Мы затариваем сколько возможно и продаем по 30 копеек. А на рынке картошка доходила до рубля. Ну, проживем как-нибудь. Не было собственничества. Да так многие делали. Люди у нас бескорыстные, это же надо больнице, больным людям».

Иван Александрович и Ульяна Васильевна вырастили троих сыновей. Владимир жизнь посвятил лесной промышленности, Александр 50 лет работает на СПО «Арктика», начальником цеха, Павел — генерал-майор полиции, заместитель начальника Департамента обеспечения безопасности дорожного движения МВД России.

Всех крестили в родительском доме, одним золотым крестиком. Крестик этот был сделан в 1913 году и подарен Ивану Александровичу крестным. Теперь это семейная реликвия, как и икона Божией Матери «Троеручица», вышитая в монастыре бисером и доставшаяся от прабабушки.

«Я никогда не слыхала, чтобы меня кто-то за церковь ругал. Бегу на работу и безо всякого стеснения обязательно зайду в церковь, поставлю свечу. А коммунисты-то со мной еще и денег пошлют, чтобы свечку поставить, — вспоминает Ульяна Васильевна. — Много людей было верующих, много в церковь ходило, особенно на Пасху, из Лайского Дока, Цигломени, Тойнокурья все пешком приходили. Храм Сретения Господня - богатейший подарок Заостровью. На века. Какая там красота. А деревянная Покровская церковь? Раньше как Покров праздник, у нас на крилосе-то люди поют, голоса хорошие: «Радуйя, радосте наша, покрый нас от всякого зла своим святым омофором». Во кака песня. Будет возможность, когда откроют деревянную церковь, обязательно придите и принесите подарок, пожертвование, хоть рубль, сколько можете. Раньше много жертвовали, богатая была утварь. Я призываю людей жертвовать. В Сретенской церкви мы наладили отопление. Я побегала по деревне и собрала деньги. Вот зашла к одной женщине, а она говорит, что осталось у нее всего 20 копеек, и отдала их. Но это была как лепта евангельской вдовы. Так что заостровские люди у нас святые самым настоящим образом. Говорю отцу Дмитрию Костюченко, поминайте этих людей, это бескорыстное племя, как писал Федор Абрамов. Такого больше не видать».

Да и сама Ульяна Васильевна всегда готова делиться. Иных представлений об устройстве человеческого мира у нее попросту нет. «Все происходило в нашем доме. Вот большая передняя, эта малая, эта спальня, кухня. Как-то помещались все, когда еще свекровь тут с восемью детьми жила. Раньше-то не только на кроватях спали, но и на полу постели настелют. И на постой людей пускали. Приехали как-то люди из Ровно в Заостровье шифер купить. У нас уже семья была. Им надо идти на левый берег, а погодушка холодная, они в пиджачонках. Ну куда, думаю, пойдут, и говорю: давайте к нам ночевать. Тут и переночевали».

У дома Ульяны Васильевны нет забора, а во дворе стоит, как в сказке, старинный колодец. «Все у меня на виду, — говорит она, — видно все просторы. А людей сколько раньше приезжало картошку копать, на сенокосы, и все ко мне на колодец! Тысячи людей мой старик столетний напоил водой, Единственный в округе остался. Все заколочены. А у нас свободный проезд, свободный доступ. У меня каждое лето черпачок у колодца и воронка. С Заречья приезжают с флягами, там ребята сенокосят, а с реки пить нельзя. Наша жизнь среди людей и для людей. У меня и моды нет, чтобы колодец был закрыт – никогда. Это природный дар».

Писатель Федор Абрамов любовался своими героями: «Новый человек вырастет - не сомневаюсь. Но пройдет ли по русской земле еще раз такое бескорыстное, святое племя?» И у нас еще есть возможность задуматься и полюбоваться.

Людмила Селиванова

Материал из журнала "Вестник Архангельской области" №1, 2018